без умысла! Вот госпожа Машурина глядит на меня и
улыбается... а я скажу...
- Я нисколько не улыбаюсь, - окрысилась Машурина.
- А я скажу, - продолжал Паклин, - что у вас, господа, чутья нет; что
вы не умеете различить, кто ваши настоящие друзья! Человек смеется - вы и
думаете: он несерьезный ...
- А то небось нет? - вторично окрысилась Машурина.
- Вы вот, например, - подхватил с новой силой Паклин, на этот раз даже
не возражая Машуриной, - вы нуждаетесь в деньгах... а у Нежданова их теперь
нет... Так я могу дать.
Нежданов быстро отвернулся от окна.
- Нет... нет... это к чему же? Я достану... Я возьму часть пенсии
вперед... Помнится, они остались мне должны. А вот что, Острадумов:
покажи-ка письмо.
Остродумов остался сперва некоторое время неподвижным, потом осмотрелся
кругом, потом встал, нагнулся всем телом и, засучив панталоны, вытащил из-за
голенища сапога тщательно сложенный клочок синей бумаги; вытащив этот
клочок, неизвестно зачем подул на него и подал Нежданову.
Тот взял бумажку, развернул ее, прочел внимательно и передал Машуриной.
Та сперва встала со стула, потом тоже прочла и возвратила бумажку Нежданову,
хотя Паклин протягивал за нею руку. Нежданов пожал плечом и передал
таинственное письмо Паклину. Паклин в свою очередь пробежал глазами бумажку
и, многозначительно сжав губы, торжественно и тихо положил ее на стол. Тогда
Остродумов взял ее, зажег большую спичку, распространившую сильный запах
серы, и сперва высоко поднял бумажку над головою, как бы показывая ее всем
присутствовавшим, сжег ее дотла на спичке, не щадя своих пальцев, и бросил
пепел в печку. Никто не произнес слова, никто даже не пошевелился в течение
этой операции. Глаза у всех были опущены. Остродумов имел вид
сосредоточенный и дельный, лицо Нежданова казалось злым, в Паклине
проявилось напряжение; Машурина - священнодействовала.
Так прошло минуты две... Потом всем стало немного неловко. Паклин
первый почувствовал необходимость нарушить безмолвие.
- Так что же? - начал он. - Принимается моя жертва на алтарь отечества
или нет? Позволяется мне поднести если не все пятьдесят, то хоть двадцать
пять или тридцать рублей на общее дело?
Нежданов вдруг вспыхнул весь. Казалось, в нем накипела досада...
Торжественное сжигание письма ее не уменьшило - она ждала только предлога,
чтобы вырваться наружу.
- Я уже сказал тебе, что это не нужно, не нужно... не нужно! Я этого не
допущу и не приму. Я достану деньги, я сейчас же их достану. Я не нуждаюсь
ни в чьей помощи!
- Ну, брат, - промолвил Паклин, - я вижу: ты хоть и революционер, а не
демократ!
- Скажи прямо, что я аристократ!
- Да ты и точно аристократ... до некоторой степени.
Нежданов принужденно засмеялся.
- То есть ты хочешь намекнуть на то, что я незаконный сын. Напрасно
трудишься, любезный... Я и без тебя этого не забываю.
Паклин всплеснул руками.
- Алеша, помилуй, что с тобою! Как можно так понимать мои слова! Я не
узнаю тебя сегодня. - Нежданов сделал нетерпеливое движение головой и
плечами. - Арест Басанова тебя расстроил, но ведь он сам так неосторожно вел
себя...
- Он не скрывал своих убеждений, - сумрачно вмешалась Машурина, - не
нам его осуждать!
- Да; только ему следовало бы тоже подумать о других, которых он теперь
скомпрометировать может.
- Почему вы так о нем полагаете?..- загудел в свою очередь Остродумов.
- Басанов человек с характером твердым; он никого не выдаст. А что до
осторожности... знаете что? Не всякому дано быть осторожным, господин
Паклин!
Паклин обиделся и хотел было возразить, но Нежданов остановил его.
- Господа! - воскликнул он, - сделайте одолжение, бросимте на время
политику!
Наступило молчание.
- Я сегодня встретил Скоропихина, - заговорил наконец Паклин, - нашего
всероссийского критика, и эстетика, и энтузиаста. Что за несносное
создание! Вечно закипает и шипит, ни дать ни взять бутылка дрянных кислых
щей... Половой на бегу заткнул ее пальцем вместо пробки, в горлышке застрял
пухлый изюм - она все брызжет и свистит, а как вылетит из нее вся пена - на
дне остается всего несколько капель прескверной жидкости, которая не только
не утоляет ничьей жажды, но причиняет одну лишь резь... Превредный для
молодых людей индивидуй!
Сравнение, употребленное Паклиным, хотя верное и меткое, не вызвало
улыбки ни на чьем лице. Один Остродумов заметил, что о молодых людях,
которые способны интересоваться эстетикой, жалеть нечего, даже если
Скоропихин и собьет их с толку.
- Но помилуйте, постойте, - воскликнул с жаром Паклин, - он тем более
горячился, чем менее встречал себе сочувствия, - тут вопрос, положим, не
политический, но все-таки важный. Послушать Скоропихина, всякое старое
художественное произведение уж по тому самому не годится никуда, что оно
старо... Да в таком случае художество, искусство вообще - не что иное, как
мода, и говорить серьезно о нем не стоит! Если в нем нет ничего незыблемого,
вечного - так черт с ним! В науке, в математике, например: не считаете же вы
Эйлера, Лапласа, Гаусса за отживших пошляков? Вы готовы признать их
авторитет, а Рафаэль или Моцарт - дураки? И ваша гордость возмущается против
их авторитета? Законы искусства труднее уловить, чем законы науки...
согласен; но они существуют - и кто их не видит, тот слепец; добровольный
или недобровольный - все равно!
Паклин умолк... и никто ничего не промолвил, точно все в рот воды
набрали - точно всем было немножко совестно за него. Один Остродумов
проворчал:
- И все-таки я тех молодых людей, которых сбивает Скоропихин, нисколько
не жалею.
"А ну вас с богом! - подумал Паклин. - Уйду!"
Он пришел было к Нежданову с тем, чтобы сообщить ему свои соображения
насчет доставки "Полярной звезды" из-за границы ("Колокол" уже не
существовал), но разговор принял такой оборот, что лучше было и не поднимать
этого вопроса. Паклин уже взялся за шапку, как вдруг, без всякого
предварительного шума и стука, в передней раздался удивительно приятный,
мужественный и сочный баритон, от самого звука которого веяло чем-то
необыкновенно благородным, благовоспитанным и даже благоуханным.
- Господин Нежданов дома?
Все переглянулись в изумлении.
- Дома господин Нежданов? - повторил баритон.
- Дома, - отвечал наконец Нежданов.
Дверь отворилась скромно и плавно, и, медленно снимая вылощенную шляпу
с благообразной, коротко остриженной головы, в комнату вошел мужчина лет под
сорок, высокого росту, стройный и величавый. Одетый в прекраснейшее драповое
пальто с превосходнейшим бобровым воротником, хотя апрель месяц уже близился
к концу, он поразил всех - Нежданова, Паклина, даже Машурину... даже
Остродумова! - изящной самоуверенностью осанки и ласковым спокойствием
привета. Все невольно поднялись при его появлении.
III
Изящный мужчина подошел к Нежданову и, благосклонно осклабясь,
проговорил:
- Я уже имел удовольствие встретиться и даже беседовать с вами,
господин Нежданов, третьего дня, если изволите припомнить, - в театре.
(Посетитель остановился, как бы выжидая; Нежданов слегка кивнул головою и
покраснел.) Да!.. а сегодня я явился к вам вследствие объявления,
помещенного вами в газетах... Я бы желал переговорить с вами, если только не
стесню господ присутствующих (посетитель поклонился Машуриной и повел рукой,
облеченной в сероватую шведскую перчатку, в направлении Паклина и
Остродумова) и не помешаю им...
- Нет... отчего же... - отвечал не без некоторого труда Нежданов. Эти
господа позволят... Не угодно ли вам присесть?
Посетитель приятно перегнул стан и, любезно взявшись за спинку стула,
приблизил его к себе, но не сел, - так как все в комнате стояли, - а только
повел кругом своими светлыми, хотя и полузакрытыми глазами.
- Прощайте, Алексей Дмитрич,- проговорила вдруг Машурина, - я зайду
после.
- И я, - прибавил Остродумов. - Я тоже... после.
Минуя посетителя и как бы в пику ему, Машурина взяла руку Нежданова,
сильно тряхнула ее и пошла вон, никому не поклонившись. Остродумов
отправился вслед за нею, без нужды стуча сапогами и даже фыркнув раза два:
"Вот, мол, тебе, бобровый воротник!" Посетитель проводил их обоих учтивым,
слегка любопытным взором. Он устремил его потом на Паклина, как бы ожидая,
что и тот последует примеру двух удалившихся людей; но Паклин, на лице
которого с самого появления незнакомца засветилась особенная сдержанная
улыбка, отошел в сторону и приютился в уголку. Тогда посетитель опустился на
стул. Нежданов сел тоже.
- Моя фамилия - Сипягин, может быть, слыхали, - с горделивой
скромностью начал посетитель.
Но прежде следует рассказать, каким образом Нежданов встретился с ним в
театре.
По случаю приезда Садовского из Москвы давали пьесу Островского "Не в
свои сани не садись". Роль Русакова была, как известно, одной из любимых
ролей знаменитого актера. Перед обедом Нежданов зашел в кассу, где застал
довольно много народу. Он собирался взять билет в партер; но в ту минуту как
он подходил к отверстию кассы, стоявший за ним офицер закричал кассиру,
протягивая через голову Нежданова три рублевых ассигнации: "Им (то есть
Нежданову), вероятно, придется палучать сдачу, а мне не надо; так вы дайте
мне, пожалуйста, поскорей билет в первом ряду... мне к спеху!" - "Извините,
господин офицер, - промолвил резким голосом Нежданов, - я сам желаю взять
билет в первом ряду", - и тут же бросил в окошко три рубля - весь свой
наличный капитал..Кассир выдал ему билет - и вечером Нежданов очутился в
аристократическом отделении Александринского театра.
Он был плохо одет, - без перчаток, в нечищеных сапогах, чувствовал себя
смущенным и досадовал на, себя за самое это чувство. Возле него, с правой
стороны, - сидел усеянный звездами генерал; с левой - тот самый изящный
мужчина, тайный советник Сипягин, появление которого два дня спустя так
взволновало Машурину и Остродумова. Генерал изредка взглядывал на Нежданова,
как на нечто неприличное, неожиданное и даже оскобительное; Сипягин,
напротив, бросал на него хотя косвенные, но не враждебные взоры. Все лица,
окружавишие Нежданова, казались, во-первых, более особами, нежели лицами;
во-вторых они все очень хорошо знали друг друга и менялись короткими
разговорами, словами или даже простыми восклицаниями и приветами - иные
опять-таки через голову Нежданова; а он сидел неподвижно и неловко в своем
широком, покойном кресле, точно пария какой. Горько, и стыдно, и скверно
было у него на душе; мало наслаждался он комедией Островского и игрою
Садовского. И вдруг - о, чудо! - во время одного антракта сосед его с левой
стороны - не звездоносный генерал, а другой, без всякого знака отличия на
груди, - заговорил с ним учтиво и мягко, с какой-то заискивавшей
снисходительностью. Он заговорил о пьесе Островского, желая узнать от
Нежданова как от "одного из представителей молодого поколения", какое было
его мнение о ней? Изумленный, чуть не испуганный, Нежданов отвечал сперва
отрывисто и односложно... даже сердце у него застучало; но потом ему стало
досадно на себя: с чего это он волнуется? Не такой же ли он человек, как
все? И он пустился излагать свое мнение, не стесняясь, без утайки, под конец
даже так громко и с таким увлечением, что явно обеспокоивал
соседа-звездоносца. Нежданов был горячим поклонником Островского; но при
всем уважении к таланту, выказанному автором в комедии "Не в свои сани не
садись", не мог одобрить в ней явное желание унизить цивилизацию в
карикатурном лице Вихорева. Учтивый сосед слушал его с большим вниманием, с
участием - и в следующий антракт заговорил с ним опять, но уже не о комедии
Островского, а вообще о разных житейских, научных и даже политических
предметах. Он, очевидно, интересовался своим молодым и красноречивым
собеседником. Нежданов по-прежнему не только не стеснялся, но даже несколько
наддавал, как говорится, пару. "Коли, мол, любопытствуешь - так на же
вот!" В соседе-генерале он возбуждал уже не простое беспокойство, а
негодование и подозрительность. По окончании пьесы Сипягин весьма
благосклонно распростился с Неждановым - но не пожелал узнать его фамилию и
сам не назвал себя. Дожидаясь кареты на лестнице, он столкнулся с хорошим
своим приятелем, флигель-адъютантом князем Г.
- Я смотрел на тебя из ложи, - сказал ему князь, посмеиваясь сквозь
раздушенные усы, - знаешь ли ты, с кем ты это беседовал?
- Нет, не знаю; ты?
- Неглупый небось малый, а?
- Очень неглупый; кто он такой? - Тут князь наклонился ему на ухо и
шепнул по-французски: - Мой брат. Да; он мой брат. Побочный сын моего
отца... зовут его Неждановым. Я тебе когда-нибудь расскажу ... Отец никак
этого не ожидал - оттого он и Неждановым его прозвал. Однако устроил его
судьбу... il lui a fait un sort... Мы выдаем ему пенсию. Малый с головой...
получил, опять-таки по милости отца, хорошее воспитание. Только совсем с
толку сбился, республиканец какой-то... Мы его не принимаем... Il est
impossible! Однако прощай; мою карету кричат. - Князь удалился, а на
следующий день Сипягин прочел в "Полицейских ведомостях" объявление,
помещенное Неждановым, и поехал к нему...
- Моя фамилия - Сипягин, - говорил он Нежданову, сидя перед ним на
соломенном стуле и озаряя его своим внушительным взглядом,- я узнал из
газет, что вы желаете ехать на кондицию, и я пришел к вам с следующим
предложением. Я женат; у меня один сын - девяти лет; мальчик, скажу прямо,
очень даровитый. Большую часть лета и осени мы проводим в деревне, в С...ой
губернии, в пяти верстах от губернского города..Так вот: не угодно ли вам
будет ехать туда с нами на время вакации, учить моего сына российскому языку
и истории - тем предметам, о которых вы упоминаете в вашем объявлении?
Смею думать, что вы останетесь довольны мною, моим семейством и самым
местоположением усадьбы. Прекрасный сад, река, воздух хороший,
поместительный дом... Согласны вы? В таком случае остается только узнать
ваши условия, хотя я не полагаю, - прибавил Сипягин с легкой ужимкой, -
чтобы на этот счет могли возникнуть у нас с вами какие-либо затруднения.
Во все время, пока Сипягин говорил, Нежданов неотступно глядел на него,
на его небольшую, несколько назад закинутую головку, на его узкий и низкий,
но умный лоб, тонкий римский нос, приятные глаза, правильные губы, с которых
так и лилась умильная речь, на его длинные,на английский манер, висячие
бакены - глядел и недоумевал. "Что это такое? - думал он. - Зачем этот
человек словно заискивает во мне? Этот аристократ - и я?! Как мы сошлись? И
что его привело ко мне?"
Он до того погрузился в свои думы, что не разинул рта даже тогда, когда
Сипягин, окончив свою речь, умолк, ожидая ответа. Сипягин скользнул взглядом
в угол, где, пожирая его глазами не хуже Нежданова, приютился Паклин. "Уж не
присутствие ли этого третьего лица мешало Нежданову высказаться?" Сипягин
возвел брови горе, как бы подчиняясь странности той обстановки, в которую
попал, по собственной, впрочем, воле, - и, вслед за бровями возвысив голос,
повторил свой вопрос.
Нежданов встрепенулся.
- Конечно, - заговорил он несколько уторопленным образом, - я...
согласен... с охотой... хотя я должен признаться ... что не могу не
чувствовать некоторого удивления ... так как у меня нет никакой
рекомендации... да и самые мнения, которые я высказал третьего дня в театре,
должны были скорей отклонить вас...
- В этом вы совершенно ошибаетесь, любезный Алексей ... Алексей
Дмитрич! так, кажется? - промолвил, осклабясь, Сипягин. - Я, смею сказать,
известен как человек убеждений либеральных, прогрессивных; и напротив, ваши
мнения, за устранением всего того, что в них свойственно молодости, склонной
- не взыщите! - к некоторому преувеличению, эти ваши мнения нисколько не
противоречат моим - и даже нравятся мне своим юношеским жаром!
Сипягин говорил без малейшей запинки: как мед по маслу, катилась его
круглая, плавная речь.
- Жена моя разделяет мой образ мыслей,- продолжал он, - ее воззрения,
быть может, даже ближе подходят к вашим, чем к моим; понятное дело: она
моложе! Когда на другой день после нашего свидания я прочел в газетах ваше
имя, которое вы, замечу кстати, против общего обыкновения опубликовали
вместе с вашим адресом (а узнал я ваше имя уже в театре), то... это... этот
факт меня поразил. Я увидал в нем - в этом сопоставлении - некий... извините
суеверность выражения... некий, так сказать, перст рока! Вы упомянули о
рекомендации; но мне никакой рекомендации не нужно. Ваша наружность, ваша
личность возбуждают мою симпатию. Сего мне довольно. Я привык верить своему
глазу. Итак - я могу надеяться? Вы согласны?
- Согласен... конечно... - отвечал Нежданов, - и постараюсь оправдать
ваше доверие. Только об одном позвольте мне теперь же |
