наблюдать за ними, - прибавил он,
понизив голос, - днем и ночью.
- Что вы хотите сказать?
- Что я хочу сказать! Я, кажется, ясно выражаюсь. Днем - и ночью.
Днем еще так и сяк; днем светло и людно; но ночью - тут как раз жди
беды. Советую вам не спать по ночам и наблюдать, наблюдать из всех сил.
Помните - в саду, ночью, у фонтана - вот где надо караулить. Вы мне спасибо
скажете
Малевский засмеялся и повернулся ко мне спиной Он, вероятно, не
придавал особенного значенья тому, что сказал мне; он имел репутацию
отличного мистификатора и славился своим умением дурачить людей на
маскарадах, чему весьма способствовала та почти бессознательная лживость,
которою было проникнуто все его существо... Он хотел только подразнить меня;
но каждое его слово протекло ядом по всем моим жилам. Кровь бросилась мне в
голову. "А! вот что! - сказал я самому себе, - добро! Стало быть, мои
вчерашние предчувствия были справедливы! Стало быть, меня недаром тянуло в
сад! Так не бывать же этому!" - воскликнул я громко и ударил кулаком себя в
грудь, хотя я, собственно, и не знал - чему не бывать. "Сам ли Малевский
пожалует в сад, - думал я (он, может быть, проболтался: на это дерзости у
него станет), - другой ли кто (ограда нашего сада была очень низка, и
никакого труда не стоило перелезть через нее), - но только несдобровать
тому, кто мне попадется! Никому не советую встречаться со мною! Я докажу
всему свету и ей, изменнице (я так-таки и назвал ее изменницей), что я умею
мстить!"
Я вернулся к себе в комнату, достал из письменного стола недавно
купленный английский ножик, пощупал острие лезвия и, нахмурив брови, с
холодной и сосредоточенной решительностью сунул его себе в карман, точно мне
такие дела делать было не в диво и не впервой. Сердце во мне злобно
приподнялось и окаменело; я до самой ночи не раздвинул бровей и не разжал
губ и то и дело похаживал взад и вперед, стискивая рукою в кармане
разогревшийся нож и заранее приготовляясь к чему-то страшному. Эти новые,
небывалые ощущения до того занимали и даже веселили меня, что собственно о
Зинаиде я мало думал. Мне всё мерещились: Алеко, молодой цыган - "Куда,
красавец молодой? - Лежи...", а потом: "Ты весь обрызган кровью!.. О, что ты
сделал?.." - "Ничего!" С какой жестокой улыбкой я повторил это: ничего! Отца
не было дома; но матушка, которая с некоторого времени находилась в
состоянии почти постоянного глухого раздражения, обратила внимание на мой
фатальный вид и сказала мне за ужином: "Чего ты дуешься, как мышь на крупу?"
Я только снисходительно усмехнулся ей в ответ и подумал: "Если б они знали!"
Пробило одиннадцать часов; я ушел к себе, но не раздевался, я выжидал
полночи; наконец пробила и она. "Пора!" - шепнул я сквозь зубы и,
застегнувшись доверху, засучив даже рукава, отправился в сад.
Я уже заранее выбрал себе место, где караулить. На конце сада, там, где
забор, разделявший наши и засекинские владения, упирался в общую стену,
росла одинокая ель. Стоя под ее низкими, густыми ветвями, я мог хорошо
видеть, насколько позволяла ночная темнота, что происходило вокруг; тут же
вилась дорожка, которая мне всегда казалась таинственной: она змеей
проползала под забором, носившим в этом месте следы перелезавших ног, и вела
к круглой беседке из сплошных акаций. Я добрался до ели, прислонился к ее
стволу и начал караулить.
Ночь стояла такая же тихая, как и накануне; но на небе было меньше туч
- и очертанья кустов, даже высоких цветов, яснее виднелись. Первые
мгновенья ожидания были томительны, почти страшны. Я на все решился, я
только соображал: как мне поступить? Загреметь ли: "Куда идешь? Стой!
сознайся - или смерть!" - или просто поразить... Каждый звук, каждый шорох и
шелест казался мне значительным, необычайным... Я готовился... Я наклонился
вперед... Но прошло полчаса, прошел час; кровь моя утихала, холодела;
сознание, что я напрасно все это делаю, что я |
